Волшебная лампа Хэла Ирвина

Хэл Ирвин смастерил волшебную лампу в подвальчике своего дома в Индианаполисе, летом 1929 года. Он постарался, чтоб она была похожа на лампу Аладдина. На самом деле, это был старый оловянный чайник с торчащим из носика лоскутком ткани, изображающим фитиль. Внутри Хэл спрятал звоночек, который был подключен к двум батарейкам, а кнопку вывел на бок чайника через высверленное отверстие. В те времена у многих были устроены мастерские в подвалах.

Идея была в том, что таким оригинальным способом можно вызвать прислугу. Трешь чайник, как будто это вправду волшебная лампа, нажимаешь кнопочку, а как только смолкнет звонок, появляется прислуга (если она у вас, конечно, есть) и спрашивает, что вам угодно.

У Хэла не было прислуги. Но он договорился с приятелем, у которого была, чтоб одолжить на часок. Хэл работал маклером на бирже, и в своем деле собаку съел. Он заработал полмиллиона долларов, и никто-никто об этом не знал. Даже его жена.

А волшебную лампу он придумал,чтобы сделать жене сюрприз. Вот он скажет жене, что это волшебная лампа, потом потрет её и пожелает новый большой дом. И докажет, что лампа волшебная, потому что все желания исполнятся.

Как раз когда он доделывал лампу, в новом шато, которое Хэл выстроил на Норд-Меридиан Стрит, заканчивались отделочные работы.

Когда Хэл мастерил лампу, он и его жена Мэри проживали в прокопченном насквозь домике на углу Семнадцатой и Иллинойс Стрит. Они были женаты уже два года, но выходили вместе куда-нибудь всего-то раз пять или шесть. И не то чтоб он был скряга, нет. Просто ему хотелось купить ей, что только она ни пожелает, и вручить всё и сразу. А для этого приходилось сильно экономить.

Хэл был старше Мэри на десять лет, и ему ничего не стоило кое в чем дурить её, в том числе, и насчет денег. Он не обсуждал с ней денежных вопросов, она не видела ни одного счета или банковского чека, не знала, сколько он зарабатывает и на что тратит. Он давал ей немножко на хозяйство, и Мэри верила, что они не богаче церковных мышей.

Но ей было всё равно. Мэри была цветущая красавица – кровь пополам с молоком, - а мнимая бедность позволяла задумываться о вере. И вот, в конце каждого месяца, после плотного обеда, не испросив у Хэла лишнего цента, Мэри чувствовала себя кротким агнцем. И Хэла она считала счастливым, пусть и без гроша, - ведь она дарила ему любви на миллион.

Одно только тревожило Мэри: Хэлу мерещилось, что она мечтает о богатстве. И она старалась изо всех сил убедить его, что он заблуждается.

И если Хэл заводил разговор о том, как хорошо живется некоторым – про светское общество, да загородные клубы на озерах, Мэри твердила о миллионах бездомных, голодающих в Китае.
- Моя халасо сплавляйся для китайса, - сказал Хэл как-то вечером.
- Ты хорошо справляешься для американца и вообще для кого угодно! - сказала Мэри и обняла его: пусть он почувствует себя достойным, и сильным, и счастливым.

- Ну, так у твоего удачливого китайца есть новость, - сказал Хэл, - с завтрашнего дня у нас будет кухарка. Я сделал заказ в бюро по трудоустройству.

Вообще-то на следующий день должна была придти Элла Райс, которая вовсе не была кухаркой и не имела никакого отношения к бюро по трудоустройству. Он работала у одного приятеля Хэла, с которым Мэри не была знакома. Приятель дал Элле выходной, чтобы она сыграла роль Джинна. Хэл немножко порепетировал с ней у своего друга и обещал неплохо заплатить. А ей очень нужны были деньги: через примерно шесть, по её подсчетам, недель она должна была родить. Всего-навсего ей надо было надеть чалму и в нужное время – когда Хэл покажет жене волшебную лампу, и потрет её, и позвонит в звоночек – сказать: Я Джинни. Чего изволите?

И тогда Хэл начнет загадывать всякие дорогие вещи, которые у него уже есть, но про которые пока не знает Мэри. Сначала он захочет настоящий Линкольн Мармон. Он уже будет припаркован напротив их дома. На каждое желание Элла должна будет говорить:
- Исполнено!

Но это будет завтра, а сегодня Мэри решила, что Хэлу не нравится её стряпня. А она прекрасно готовила.
- Милый, - сказала она, - неужели я так ужасно готовлю?
- Да нет же! Грех жаловаться!
- Зачем же тогда нам кухарка?

Он взглянул на неё, как будто она слепоглухонемая.

- А ты не задумывалась о моем достоинстве?- спросил он. Он прижал руку к её губам. – Миленькая, только не надо опять о том, что в Китае люди мрут как мухи, ладно? Я тот, кто я есть - и там, где я есть, и у меня имеется чувство собственного достоинства.

Мэри хотелось заплакать. Ведь она старалась как лучше, а Хэлу стало только хуже.

- Знаешь ли, о чем я думаю, когдав центре встречаю Би Мюллер или Нэнси Госсет? А? Разодетых в меха, выходящих из дорогих магазинов? Я думаю о тебе и о том, каково торчать в этой дыре. Я думаю – и заявляю это в полный голос – что когда-то был президентом студенческого клуба, членами которого были их мужья! Я заявляю, слышишь, - я и Харв Мюллер и Джордж Госсет были Великим Триумвиратом!Так нашу троицу называли в колледже! Великий Триумвират! Мы вместе учились, я не шучу! Это мы – мы! – основали Клуб Совы, а я был его Президентом! И посмотри, где они, и где – мы. А ведь наше место – там, рядом с ними, на Пятьдесят Седьмой и Норд-Меридиан! И у нас будет загородный дом рядом с ними на озере Максинкуки! А пока то немногое, что я могу позволить, – это нанять кухарку для своей жены.

Элла Райс пришла назавтра в три, как и договорились. В бумажном пакете у неё лежала чалма, которую ей дал Хэл. Сам он еще не вернулся с работы. Элла должна была делать вид, что она новая кухарка, до прихода Хэла в три тридцать.Так она и сделала.

А вот чего не сумел просчитать Хэл, так это что Мэри увидит в Элле вовсе не кухарку и прислугу, а несчастное человеческое существо, попавшее в ужасную беду и достойное жалости. Он-то думал, они пойдут на кухню, где Мэри всё покажет Элле, и они всё обсудят, и Мэри расскажет, что любит Хэл, ну и так далее. Но Мэри спросила Эллу о её беременности, которая была вся на виду. И Элла, которая вовсе не была актрисой, разрыдалась. И вот две женщины – белая и черная – сидели в гостиной и, вместо задуманного Хэлом, обсуждали свое житьё.

Элла не была замужем. А парень, от которого она ждала ребенка, узнав про беременность, избил её и сгинул в неизвестном направлении. У неё болело всё тело, и не было никого близких, и она представления не имела, долго ли еще сможет справляться с работой прислуги. Ещё она повторила то, что уже говорила Хэлу - про оставшиеся шесть, как ей казалось, недель до родов. А Мэри сказала, что очень бы хотела иметь детей, но не может. Только это не помогло.

Когда Хэл припарковал свой новый Мармон и вошел в дом, ни та, ни другая не были в подходящем состоянии, чтоб насладится приготовленным представлением. Полный разброд. Но Хэл вообразил, что его волшебная лампа поправит дело. И он достал её из чулана на втором этаже, где припрятал накануне, и принес в гостиную, и сказал:
- Ух ты! Смотрите-ка, что я нашел! Это, наверняка, волшебная лампа. А вдруг, если её потереть, явится джинни, которая исполнит наши желания?

Хэл не решился нанимать на роль джинна черного мужчину. Он опасался черных мужчин.

Это была условная реплика, и Элла поднялась с дивана и отправилась исполнять дурацкую роль, за которую белый мужчина обещал дать денег. За деньги можно всё. После получасового сидения ей было очень больно стоять, и даже Хэл это видел.

Он пожелал новый Мармон, и Джинни сказала:
- Исполнено!

Все трое вышли к машине, и Хэл пригласил их садиться, потому что это его полностью оплаченная собственность. Девушки сели сзади, и Мэри сказала Элле – не Хэлу, нет:
- Большое спасибо! Это так прекрасно, с ума сойти!

Хэл ехал по Норд-Меридиан, указывая на дома слева и справа, и каждый раз Мэри говорила, что ни за что не хотела бы там жить, и что Хэл может выкинуть свою волшебную лампу да подальше. Её по-настоящему разозлило, что Хэл так оскорбительно использует её новую подругу Эллу.

Хэл затормозил около новенького французского шато, которому строители придавали окончательный лоск. Он заглушил двигатель, потер лампу, звякнул звоночком и сказал:
- Джинни, я желаю новый дом на Норд-Меридиан Стрит, 5644!

Мэри сказала Элле:
- Тебе не обязательно это делать. Можешь не отвечать ему.

Но тут уж разозлилась Элла:
- Он же мне отплатится! – Элла говорила на диалекте, характерном для представителей её расы, и класса, и уровня образования в те времена. И тут она застонала. Начались роды.

Они отвезли Эллу в городскую больницу, единственную, где принимали цветных. Она родила здорового мальчика, и Хэл оплатил больничный счет.

Хэл и Мэри взяли Эллу к себе, всвой новый дом. А старый выставили на продажу. И Мэри, которая не могла иметь собственных детей, выделила одну из семи спален для матери и ребенка, там была прелестная мебель, и чудные обои, и игрушки - правда, немножко на вырост для младенца. У матери и ребенка была своя отдельная ванная комната.

Ребенка окрестили в черной церквушке, Мэри была на крестинах. Хэл не пошел. Они с Мэри теперь практически не общались. Элла назвала мальчика Ирвином - в честь людей, которые были так добры к ней. А фамилию дала свою. Он сделался Ирвин Райс.

Мэри, по правде, никогда не любила Хэла, но умудрялась испытывать к нему симпатию. Это был тяжкий труд. В те времена женщинам было непросто заработать самостоятельно, и наследства ей не светило, если только Хэл не помрет. А Хэл был не тупее других знакомых ей мужчин. И ей совершенно не хотелось быть одинокой. У них появился черный садовник, черная прачка, и еще белая служанка из Ирландии, которая жила в доме вместе с ними. Мэри настояла, что готовить будет сама. Элла Райс хотела готовить хотя бы для себя, но никто, кроме Мэри, не допускался на кухню.

Она так сильно ненавидела новый дом, - а заодно и новую огромную машину, которой попросту стыдилась, - что даже симпатии к Хэлу уже не могла почувствовать. Хэл ужасно переживал это, ужасно, можете себе представить. Теперь от собственной жены он не получал не только любви, но даже той малости, которая могла сойти за любовь. Зато в десять раз больше любви, чем когда-либо по отношению к Хэлу, она дарила малышу, черному как ночь.

Хэл никому на работе не говорил, что творится дома, чтоб его не посчитали слабаком. А вот ирландская служанка относилась к нему как к тряпке - как будто Мэри была в доме главной – и к тому же она была въедливей клопа.

Элла Райс, конечно, сама прибирала свою комнатку; и спальня, и ванная всегда были чистенькими и опрятными. Но и ей было не по себе в этом доме – только что она могла поделать? Элла выкармливала младенца, и это всё, о чем ей надо было заботиться. Элла не питалась вместе с Ирвинами в гостиной внизу. Да и Мэри не считала это возможным. Впрочем, Элла не ела и с прислугой. То, что готовила для неё Мэри,она забирала к себе наверх и съедала в своей комнатке.

А на бирже дела шли в гору, и Хэл зарабатывал как никогда, продавая и покупая акции и облигации, и, кроме того,он начал инвестировать, покупая акции на свое имя, не брезгуя и облигациями и пользуясь кредитным плечом. А это означало, что он оплачивал только часть стоимости акций, а на остальное брал в долг на бирже, где работал. И акции росли, потому что многие хотели их купить, а Хэл старался продать их по максимальной цене, чтобы заработать побольше, ведь тогда бы он погасил кредит бирже, а остальная прибыль осталась бы ему.

Чтобы на неё он смог купить новые акции в кредит.

Через три месяца после истории с волшебной лампой рынок рухнул. Акции, купленные Хэлом, обесценились. Как-то вдруг все решили, что они по любой цене дороги. Так что долг Хэла Ирвина бирже, и, в свою очередь, долг биржи банку, оказался вдруг больше всего, чем он владел – нового дома вместе с непроданным старым домом, вместе со всей обстановкой, вместе с автомобилем и всем прочим. Ну, сами знаете.

Его не очень-то любили дома и в лучшие времена, поэтому Хэл шагнул из окна восьмого этажа без парашюта. По всей стране нелюбимые мужчины, потерявшие работу, делали этот шаг из окон без парашюта. Банк конфисковал оба дома, и Линкольн Мармон тоже. Потом банк лопнул, а все, кто держал в нем свои сбережения, потеряли эти сбережения.

Мэри пришлось переехать в другой дом, к своему овдовевшему отцу на ферму, вблизи от местечка под названием Крофордсвилль. Единственное место, куда могла отправиться Элла Райс, была та черная церквушка, где крестили её сына. Мэри пошла с ними. В церкви было полно женщин с младенцами и детьми постарше, и стариков, и калек, и даже вполне здоровых молодых людей, которые спали там вповалку. И там была еда. Мэри не спросила, откуда она берется. Там в последний раз Мэри и видела Эллу и Ирвина Райсов. Элла ела, чтобы потом накормить дитя.

Когда Мэри добралась до фермы своего отца, она увидела, что крыша в доме протекает, а электричество давно отключено. Но отец всё равно принял её. Да и могло ли быть иначе? Она рассказала ему о бездомных людях в черной церкви. Она спросила отца, что, по его мнению, станется с ними в эти ужасные времена.

“О бедняках позаботятся только бедняки”, - ответил он.