Воздвигни пышные чертоги

Грэйс и Джорджа Маклелланов мы знаем уже около двух лет. Они первыми из всех соседей пришли к нам, чтобы поздравить с прибытием в их поселок.

Я ждал, что после первого обмена любезностями в разговоре наступит неловкая пауза, однако ничуть не бывало. Грэйс так и стреляла своими блестящими, как у воробышка, глазками, и тему она затронула такую, что могла щебетать часами.

— Да ведь из этой гостиной можно сделать игрушку, — говорила она возбужденно. — Вы слышите, игрушку! Ну скажи, Джордж. Разве ты не видишь?

— Угу, — соглашался ее муж. — Неплохо получится.

— Только выбросьте все эти крашеные деревяшки, — глаза ее сужались. — Панели нужно сделать сосновые, чтобы рисунок дерева был виден, и натрите их льняным маслом с добавкой умбры. А кушетку обейте чем-нибудь ярко-красным, таким красно-красным, вы меня понимаете?

— Красным? — переспросила Энн, моя жена.

— Красным! Не надо бояться ярких расцветок.

— Постараюсь, — сказала Энн.

— И ради Бога закройте всю стену вместе с этими мерзкими окошечками длинной шторой цвета бутылочного стекла. Представляете, как это будет смотреться? Почти копия той чудной гостиной в февральском номере «Дома и сада». Вы, конечно, помните ее?

— Боюсь, что я этот номер пропустила, — сказала Энн. — Стоял уже август.

— Или то был «Образцовый быт», Джордж? — спросила Грэйс.

— Так сразу не вспомню, — отозвался Джордж.

— Неважно, я посмотрю в своей картотеке и найду то, что нужно.

Грэйс вдруг поднялась и, не дожидаясь приглашения, отправилась в обход по дому.

Она переходила из комнаты в комнату, назначая какой-нибудь предмет обстановки в дар Армии спасения, разоблачая подделки под старину, уничтожая мановением руки перегородки, отмеряя шагами длину ковра, цвета ликера «шартрез», который нам предстояло заказать немедля, чтобы закрыть весь пол.

— Начните с ковра, — сказала она тоном, не терпящим возражений, — и от него танцуйте. Ковер станет тем центром, который свяжет воедино весь ваш нижний этаж.

— Ясно, — сказала Энн.

— Помните июньский номер «Дивного дома» — про «девятнадцать типичных ошибок», связанных с выбором ковра?

— Д-да, — сказала Энн. — Ну как же.

— Прекрасно. Значит, не мне вам объяснять, чем вы рискуете, начав не с ковра. Джордж! Господи, он все еще в гостиной.

Я посмотрел на Джорджа, сидевшего в полной отрешенности на кушетке в гостиной. Он выпрямился и улыбнулся.

Я шел за Грэйс и попытался переменить тему.

— Дайте-ка разобраться... Вы — наши северные соседи. А южные кто?

Грейс всплеснула руками.

— Господи! Вы еще не видели Дженкинсов! Джордж, — крикнула она, — они спрашивают про Дженкинсов.

По ее интонации я решил, что наши южные соседи из тех чудаков, которые подбирают на отмели всякую всячину.

— А что, Грэйс, они славные, — ответил Джордж.

— Джордж! — изумилась Грэйс. — Ты не знаешь, кто такие Дженкинсы!? Они, конечно, славные, но... Она фыркнула и покачала головой.

— Но что? — спросил я.

(А в голове уже проносится: нудисты? наркоманы? анархисты? кролиководы?)

— Они приехали сюда в 1945 году — сказала Грэйс, — и тут же отхватили два потрясающих плюшевых кресла, и...

— И что же? — спросил я.

(И облили их чернилами? И нашли свернутую трубочкой пачку тысячедолларовых банкнот в полой ножке?)

— И все! — сказала Грэйс. — Застопорило!

— То есть как? — не поняла Энн.

— Неужели не ясно? Так блестяще начать и тут же выдохнуться...

— A-a-a, — протянула Энн. — Теперь ясно. Лопнул мыльный пузырь. Вот в чем, оказывается, беда Дженкинсов. Ясно!

— А ну их, Дженкинсов, — сказал я.

Грэйс не слышала. Она курсировала между гостиной и столовой, и я заметил, что всякий раз, когда она входила в гостиную или выходила из нее, она делала крюк в одном и том же месте. Заинтригованный, я подошел к пятачку, который она упорно огибала, и попрыгал, проверяя, не худой ли там пол или еще что не так.

В эту минуту она вернулась и от неожиданности вскрикнула:

— Ой!

— Что-нибудь не так? — спросил я.

— Нет, просто странно видеть вас здесь.

— Виноват.

— Видите ли, здесь у вас стоит сапожный верстак.

Я потянулся, с тревогой глядя, как она наклоняется над воображаемым верстаком. Думаю, что именно тогда я впервые насторожился, мне сразу стало как-то не до смеха.

— Ну да, а в ящичках для гвоздей посадите плющ, — пояснила она. — Здорово придумано?

Она снова обошла верстак, чтобы не ободрать коленки, и стала подниматься по лестнице на второй этаж.

— Можно, я разведаю, как тут у вас? — спросила она непринужденно.

— Валяйте, — сказала Энн.

Джордж встал с кушетки. Посмотрел наверх, куда уходила лестница, затем протянул пустой стакан.

— Еще можно?

— Ох, простите, Джордж. Мы совсем вас бросили. Ну, конечно. Наливайте. Бутылка там, в столовой.

Он молча прошел туда и плеснул себе добрых полстакана виски.

— Конечно, плитка в ванной совершенно не в цвет с вашими полотенцами, — донесся голос Грэйс сверхуг Энн шла за ней с покорностью служанки и мрачно согласилась:

— Да, конечно.

Джордж поднял стакан, подмигнул мне и осушил его до дна.

— Не принимайте близко к сердцу, — сказал он. — Она всегда так. Дом у вас мировой. Мне очень нравится, да и ей тоже.

— Спасибо, Джордж. Приятно слышать.

Когда Энн и Грэйс спустились вниз, вид у Энн был весьма растерянный.

— Ох, уж эти мне мужчины! — сказала Грэйс. — Считаете нас глупенькими, да? — Она улыбнулась Энн, как старой подруге: — Где им понять, что нужно женщине. Кстати, о чем вы тут говорили, пока мы так славно поболтали?

— Я советовал ему, — сказал Джордж, — оклеить деревья обоями и сделать ситцевые занавесочки на замочные скважины.

— Ну-ну, — сказала Грэйс. — Что ж, милый, нам пора. На пороге она помедлила.

— Двери вам нужны построже, — сказала она. — Все эти резные штучки легко снять стамеской. А чтобы дерево стало светлее, надо положить побольше белил и тут же соскоблить их. Будет совсем в вашем вкусе.

— Вы так хорошо все советуете, — сказала Энн.

— Да, красавец дом, чего там! — сказал Джордж.

— И как это столько мужчин становится художниками, — сказала Грэйс, — не пойму, честное слово. Ни в одном из них нет и капли артистизма.

— Где уж нам! — пробормотал Джордж. И тут я поразился: как же ласково смотрел он на жену, свою жену.

— Да, унылый у нас домик, ничего не скажешь, — мрачно изрекла Энн после ухода Маклелланов.

— Да ты что! Первостатейный дом.

— Возможно. Но сколько тут еще работы. Я себе даже не представляла. Вот у них, наверно, дом... Она сказала, что они там живут уже пять лет. Как же она должна была весь его вылизать — весь, вплоть до последнего гвоздочка.

— Ас виду дом у них вовсе не такой. И вообще, Энн, на тебя это не похоже.

Она тряхнула головой, словно сбрасывая с себя наваждение.

— Не такой, говоришь? Вот уж не думала, что буду когда-нибудь равняться на соседей. Но в этой женщине есть что-то такое.

— Да Бог с ней! Давай лучше дружить с Дженкинсами. Энн расхохоталась. Чары Грэйс начинали рассеиваться.

— Ты с ума сошел! Дружить с владельцами двух жалких кресел, с этими ничтожествами!

— Согласен, пусть сначала купят к этим креслам тахту.

— И не просто тахту, а ту самую тахту.

— Если захотят сойтись с нами покороче, пусть не боятся ярких расцветок. И пусть лучше сразу танцуют от ковра.

— Только так! — твердо сказала Энн.

Но у нас долго не было времени выполнить этот план, и мы только издали раскланивались с Дженкинсами. Все свободное время Грэйс Маклеллан проводила у нас. Не успевал я уйти на работу, как она вваливалась к нам с тяжелой кипой всевозможных журналов и наседала на Энн, чтобы они вместе искали в них конкретные указания — как переделать наш дом.

— Вот у кого денег куры не клюют, — сказала Энн как-то вечером за ужином.

— Не думаю, — сказал я. — У Джорджа всего-навсего магазин кожгалантереи, и там большей частью ни души.

— Значит, они все, до цента, тратят на дом.

— Возможно. Но почему ты решила, что они богаты?

— Послушать эту женщину, так деньги для нее ничто! Не моргнув глазом, рассуждать о драпировке во всю стену по десять долларов за ярд или о том, что на переоборудование кухни уйдет каких-нибудь полторы тысячи долларов. Разумеется, не считая камина...

— Ну как же, чтобы кухня да без камина!

— ...и без углового дивана.

— Слушай, Энн, а почему б тебе ее не отвадить? Она ведь тебя допечет. Скажи ты ей, что тебе некогда, что ли.

— Не могу. Она такая добрая, участливая и одинокая, — беспомощно сказала Энн. — И потом, как ей это втолкуешь? Она же ничего не слышит. У нее в голове одни чертежи, ткани, гарнитуры, обои, краска.

— А ты направь разговор в другое русло.

— Попробуй направить в другое русло Миссисипи! Заговори я с ней о политике, и она начнет рассуждать о перестройке Белого дома. Заговори о собаках, она станет рассказывать про устройство собачьей конуры.

Зазвонил телефон, я взял трубку. Звонила Грэйс Маклеллан.

— Да, Грэйс?

— Вы, кажется, занимаетесь мебелью для контор?

— Верно.

— Вам случайно не попадаются подержанные картотечные шкафы?

— Бывает. Порой приходится брать на комиссию, хоть я от них и не в восторге.

— А вы мне не устроите один такой? Я задумался. Была у меня старая рухлядь, которую я собирался выбросить на свалку. Говорю ей про это.

— Ах, как чудно! В «Дивном доме» за прошлый месяц есть как раз про старенькие картотечные шкафы. Вы себе даже не представляете, какие из них выйдут симпатяги, если их оклеить и покрыть слоем прозрачного шеллака. Здорово, а?

— Да уж. Решено, соседка. Завтра вечером привожу.

— Какой же вы душка. Я думаю, вы и Энни не откажетесь выпить с нами?

Я поблагодарил и повесил трубку.

— Итак, час пробил, — сказал я. — Наконец-то МарияАнтуанетта пригласила нас в свой Версаль.

— Мне страшно, — сказала Энн. — После них наш дом покажется таким убогим.

— Не жилищем единым...

— Знаю, знаю. Остался бы ты как-нибудь днем дома, когда она здесь. Послушаю, как ты тогда заговоришь.

Вечером следующего дня я возвращался с работы не в своей машине, а в пикапе, чтобы доставить Грэйс картотечный шкаф. Энн уже была у Маклелланов. Джордж вышел из дома помочь мне.

Шкаф оказался допотопным дубовым чудовищем, и пока мы потели и кряхтели, внося эту махину в переднюю, я, честно говоря, и не мог толком осмотреться.

Первое, что я увидел, были два дряхлых картотечных шкафа в холле, вконец обезображенные не то оберточной бумагой, не то прозрачным шеллаком. Я заглянул в гостиную. Энн сидела на диванчике, как-то странно улыбаясь. Диванные пружины снизу повылезли и во всей своей неприглядности свисали до полу. Комнату освещала сиротливая лампочка, остальные шесть патронов в люстре были затянуты паутиной. К утюгу на гладильной доске, стоявшей в центре гостиной, из голой розетки тянулся удлинитель, кое-где прихваченный изоляционной лентой.

На полу лежал маленький поролоновый коврик, какой обычно кладут в ванной, а по царапинам на потемневших досках видно было, что к ним давно не прикасались. Окна были грязные. На всем лежала пыль и паутина. Только на кофейном столике царили порядок и роскошь: там разлеглись веером десятки толстых и глянцевитых иллюстрированных журналов.

Джордж явно нервничал и был на удивление замкнут. Видно было, что наше присутствие выбивает его из равновесия. Смешав нам по коктейлю, он молча сидел, ерзая на месте.

Иное дело Грэйс. Та была оживлена сверх меры, ее, казалось, распирает от гордости. Она то и дело вскакивала, садилась, снова вскакивала, порхала, как балерина, по комнате, объясняя, что именно она здесь переменит. Она перебирала пальцами несуществующую материю, блаженно откидывалась на спинку плетеного стула, который однажды превратился в темно-фиолетовый шезлонг, широко разводила руки, показывая размеры стереокомбайна, который станет вон к той стене.

Она прижала руки к груди и зажмурилась.

— Представляете, как все это будет? Представляете ?

— Просто замечательно, — сказала Энн.

— И каждый день к приходу Джорджа его будет ждать запотевший от холода бокал «мартини», а на проигрывателе будет крутиться пластинка.

Грэйс опустилась на колени там, где когда-нибудь появится комбайн, извлекла из пустоты пластинку, поставила ее на воображаемую вертушку, нажала на несуществующую кнопку и снова села на плетеный стул. К моему ужасу, она стала качать головой в такт призрачной мелодии.

Через минуту, как видно, даже Джорджу стало неловко.

— Грэйс! Ты ведь засыпаешь.

Он постарался сказать это как можно непринужденнее, но чувствовалось, что он озабочен. Грэйс покачала головой и томно приоткрыла веки.

— Я не спала. Я слушала.

— Комната выйдет прелестная, не сомневаюсь, — сказала Энн, глядя на меня с тревогой.

Неожиданно Грэйс, словно перезаряженная, вскочила.

— А столовая!

Она торопливо схватила журнал и давай листать его.

— Где же это, подождите, где же это... Нет, не здесь. Она выпустила из рук журнал.

— Ах, ну конечно! Я же вчера ее вырезала и положила в картотеку. Ты помнишь, Джордж? Джордж? Обеденный стол со стеклянной столешницей и специальной полочкой для цветочных горшков.

— М-мм.

— Вот что нужно в столовую! — радостно сказала Грэйс. — Представляете, вы опускаете глаза и сквозь столешницу видите, как растет герань, африканские фиалки... все, что душе угодно. А?

Она бросилась к картотечным шкафам.

— Это надо видеть в цвете!

Мы с Энн из вежливости последовали за ней и стали ждать, пока она перебирала пальцами карточки. Я увидел, что ящики забиты образчиками материи и обоев, разноцветными полосками, журнальными вырезками. Два шкафа она уже забила, на очереди был третий, доставленный мной. Пометки на ящиках были лаконичные: «Гостиная», «Кухня», «Столовая» и так далее.

— Картотека что надо, — сказал я Джорджу, проходившему мимо с только что наполненным бокалом.

Он пристально посмотрел на меня, словно взвешивая, нет ли в моих словах иронии.

— Вы правы, — сказал он наконец. — Здесь даже есть раздел, посвященный мастерской, которую она хочет устроить мне в подвале. — Он вздохнул. — Когда-нибудь.

Грэйс подняла квадратик прозрачной голубой пленки.

— А это для кухни, на раковину и автоматическую посудомойку. Водонепроницаемая и легко стирается.

— Очень мило, — сказала Энн. — У вас есть автоматическая посудомойка?

— Что? — улыбнулась Грэйс, витая где-то в облаках. — Ах, посудомойка. Нет, но я уже присмотрела то, что нам нужно. Мы ведь берем ее, правда, Джордж?

— Да, дорогая.

— Когда-нибудь... — блаженно прошептала Грэйс, поглаживая забитый до отказа ящик.

— Когда-нибудь... — откликнулся Джордж.

Как я уже говорил, с тех пор, как мы познакомились с Маклелланами, прошло два года. Энн придумывала разные маленькие хитрости, чтобы при всем своем понимании и снисходительности не позволять Грэйс с ее журналами торчать у нас с утра до вечера. Но, как у добрых соседей, у нас вошло в привычку один-два раза в месяц приглашать друг друга на коктейль.

Джордж мне нравился. Видя, что мы и не думаем подшучивать, как другие соседи, над тем, что его жена с головой ушла в поиски интерьера, он становился все разговорчивей и дружелюбней. Он обожал Грэйс, и позволить себе реплику по поводу ее увлечения, как это произошло во время нашей первой встречи, он мог лишь в присутствии случайных людей, видевших его жену впервые. В кругу друзей он никогда не охлаждал ее пыл, не иронизировал над ее фантазиями.

Энн встречала натиск Грэйс, которая превращала любую беседу в монолог, так, словно выполняла свой христианский долг, — она выслушивала ее вежливо и терпеливо. Мы с Джорджем пропускали эти разговоры мимо ушей и довольно неплохо проводили время, обсуждая что угодно, кроме благоустройства дома.

Из наших бесед постепенно выяснилось, что Джордж вот уже несколько лет как оказался на мели и что дела его все никак не идут на поправку. Каждый месяц в киоске появлялись новые журналы о домашнем быте, а мифическое «когда-нибудь», которого Грэйс ждала уже пять лет, отодвигалось, по мнению Джорджа, все дальше и дальше. Вот почему, решил я, а вовсе не из-за жены, Джордж начал попивать.

А картотечные шкафы все распирало и распирало, и дом Маклелланов приходил все в большее и большее запустение. Но не было случая, чтобы вера Грэйс в будущее их дома поколебалась. Напротив, она росла, так что мы снова и снова ходили за ней по дому, слушая, что и как здесь будет.

И однажды с Маклелланами приключились два события, одно печальное, другое радостное. Печальное событие заключалось в том, что Грэйс заразилась какой-то вирусной болезнью и угодила на два месяца в больницу. Радостное событие заключалось в том, что родственник, которого Джордж никогда в глаза не видел, оставил ему небольшое наследство.

Пока Грэйс лежала в больнице, Джордж частенько заглядывал к нам на ужин. В день, когда он получил, наконец, свое наследство, от замкнутости его не осталось и следа. Теперь он, к нашему изумлению, только и говорил, что о благоустройстве дома, забыв про все на свете.

— Вот и вас проняло, — со смехом сказала Энн.

— Проняло? Как бы не так! Теперь у меня есть деньги! То-то Грэйс удивится, вернувшись домой: я сделаю в нем все так, как она хотела.

— В точности так, Джордж?

— Аб-солютно!

...И вот мы с Энн становимся его добровольными помощниками. Мы прошлись по картотеке Грэйс и обнаружили наиточнейшие указания относительно каждой комнаты, вплоть до мыльницы или подставки для книг. Ох, и непросто же было воспроизвести каждую мелочь, но Джордж был неутомим, и Энн тоже, а главное, деньги были не проблема.

Время — да, деньги — нет. Электрики, штукатуры, каменщики и плотники работали допоздна, получая сверхурочные. Энн, само бескорыстие, прочесывала магазины, после чего дом наводняла заказанная ею мебель.

За два дня до выписки Грэйс наследство благополучно разошлось, зато дом был великолепен. На свете не нашлось бы человека более счастливого и гордого, чем Джордж. Все вышло без сучка без задоринки, не считая одной совершеннейшей мелочи. Энн не сумела найти материал на шторы и обивку кушетки в гостиной, который бы в точности соответствовал тому желтому лоскутку, что выбрала Грэйс. Пришлось Энн остановиться на чуть более светлой расцветке. Что касается нас с Джорджем, то мы вообще никакой разницы не видели.

И вот Грэйс выписали из больницы, радостно оживленную, но еще слабую, так что Джорджу пришлось ее поддерживать. Дело было далеко за полдень. Мы с Энн, буквально дрожа от возбуждения, дожидались их в гостиной. Когда послышались их медленные шаги на дорожке к дому, Энн бросилась судорожно поправлять красные розы в массивной стеклянной вазе на кофейном столике, которые она сама туда поставила.

Мы услышали как Джордж звякнул щеколдой, как распахнулась дверь, как Маклелланы шагнули на порог своего сказочного дома...

— Ой, Джордж, — только и выдохнула Грэйс.

Она отпустила его руку и пошла по комнатам, осматриваясь по сторонам, — сколько раз она так осматривалась в прошлом! — и казалось, все, что она видит, наполняет ее чудотворной силой. Впервые, да, впервые она не произносила ни слова.

Наконец она вернулась в гостиную и опустилась в шезлонг темно-фиолетового цвета.

Джордж убавил звучание проигрывателя до шепота.

— Ну как?

Грэйс вздохнула.

— Дай мне прийти в себя, — сказала она. — Я пока не нахожу слов, точных слов.

— Нравится? — спросил Джордж.

Грэйс как-то неуверенно засмеялась, глядя на него.

— Джордж, ах, Джордж, ну конечно, нравится! Золотой ты мой. Это же просто чудо! Вот теперь, теперь я дома.

Губы у нее задрожали, а у нас словно камень с души свалился.

— Ничего не перепутали? — спросил Джордж сдавленным голосом.

— Нет, ты все сделал идеально. А как здесь чисто и красиво.

— Еще бы не чисто, — сказал Джордж.

Он хлопнул в ладоши.

— Ты как, выпьешь с нами?

— Что ж я, не человек?

— Джордж, мы пас, — сказал я. — Нам пора. Хотелось увидеть выражение ее лица, когда она войдет. А сейчас мы пошли.

— Ну вот, а как же... — начал было Джордж.

— Нет-нет. Правда. Мы уходим. Вам надо побыть вдвоем, вернее втроем , вместе с домом.

— Обождите секундочку, — сказал Джордж. Он скрылся в ослепительно белой кухне, чтобы смешать коктейли.

— А мы пока тихонечко улизнем, — сказала Энн.

Мы двинулись к передней.

— Не вставайте, Грэйс.

— Ну, что ж, если надо... Счастливо, — сказала Грэйс, сидя в шезлонге.

— Не знаю даже, как мне благодарить вас.

— Давно я не получала такого удовольствия, — сказала Энн.

Она с гордостью окинула взглядом комнату и подошла к кофейному столику, чтобы поправить розы.

— Единственное, что меня немножко волновало, это цвет обивки на кушетке и этих штор. Как вам?

— Не может быть, Энн! Значит, вы тоже заметили? Я не хотела ничего говорить... Глупо из-за мелочи отравлять себе такой день.

Она слегка нахмурилась. У Энн опустились руки.

— Вот беда-то. Я надеюсь, вы не слишком расстроились?

— Что вы, что вы, конечно, нет, — сказала Грэйс. — Я и сама не очень понимаю, в чем тут дело. Ну да ладно.

— Так получилось... — начала Энн.

— Видимо, все дело в воздухе.

— В воздухе? — переспросила Энн.

— Иначе как все это объяснить? Материал, годами прекрасно сохранявший свою расцветку, вдруг, ни с того ни с сего, блекнет за какую-то неделю.

Вошел Джордж с запотевшими бокалами.

— Я надеюсь, вы не откажетесь выпить на ходу? Не говоря ни слова, мы с Энн, благодарные, поспешно взяли бокалы.

— Дорогая, сегодня пришел свежий номер «Дивного дома», — сказал Джордж.

Грэйс отмахнулась.

— Везде одно и то же. Она подняла бокал.

— За удачу, мои дорогие! И огромное вам спасибо за розочки.

--------------------------

Комментарий от автора канала:

Иногда мы можем заглянуть на час-другой в чужой мир. Немного прибраться там и стереть пыль. Только не трогайте прозрачную паутинку в углу комнаты. К ней так привык хозяин этого мира. Он не переживет.

И вы же не собираетесь оставаться тут надолго. Не забывайте, этот мир чужой. А у вас и в своём мире дел по горло. Вы же отошли только на минутку, чтобы там кто-нибудь приготовил вам сюрприз.

Не задерживайтесь!