Неясный рокот

Я стараюсь не верить тому, что рассказывает мне мой друг Джордж. Ну как можно верить человеку, утверждающему, что умеет вызывать демона по имени Азазел ростом в два сантиметра, который на самом деле - некоторое внеземное существо с необычными, хотя и очень ограниченными, возможностями.
      Но под прямым немигающим взглядом простодушных глаз Джорджа я начинаю ему верить и верю - пока он говорит. Это, я думаю, эффект Старого Моряка.
      Однажды я сказал, что его демон, похоже, дал ему нечто вроде дара вербального гипноза. Джордж в ответ вздохнул и сказал:
      – Увы, нет! Уж если он мне что и даровал, так это дар вызывать людей на откровенную исповедь, хотя это проклятие преследовало меня еще до всякого знакомства с Азазелом. Самые необычные люди взваливали на меня бремя своих горестей. А бывало... - Он помотал головой, как будто отгоняя невыносимо печальную мысль - бывало, что и такое бремя на меня падало, что не людской плоти выносить его. Вот, помню, встретил я однажды человека по имени Ганнибал Уэст...
      Впервые я его заметил (так говорил Джордж) в ресторане того отеля, где жил. Я его заметил прежде всего потому, что он мне загораживал вид на официантку с фигурой статуэтки, одетую со вкусом, но совершенно недостаточно. Ему же, я полагаю, показалось, что я смотрю на него (чего я бы никогда по собственной воле делать не стал), и он это воспринял как приглашение к началу дружеских взаимоотношений.
      Он подошел к моему столу, прихватив с собой свой бокал, и уселся без всякого там "с вашего разрешения". Я по натуре человек вежливый, так что я приветствовал его чем-то вроде хрюканья и уставился прямо на него, что он воспринял абсолютно спокойно. У него были волосы песочного цвета, спадающие по обеим сторонам черепа, белесые глаза и бледная физиономия им под цвет и еще - взгляд фанатика, хотя в тот момент я этого, признаюсь, не заметил.
      – Меня зовут Ганнибал Уэст, - заявил он, - я профессор геологии. Моя узкая специальность - спелеология. Вы, случайно, не спелеолог?
      Я сразу понял, что ему кажется, будто он встретил родственную душу. У меня от такой мысли ком к горлу подкатил, но человек я вежливый.
      – Непонятные слова всегда меня интересовали, - сказал я. - Что такое спелеология?
      – Пещеры. Изучение и исследование пещер, - ответил он. - Это мое хобби, сэр. Я исследовал пещеры всех континентов, кроме Антарктиды. О пещерах никто в мире не знает больше моего.
      – Очень приятно, - сказал я, - это впечатляет.
      Посчитав, что дал ему насколько возможно более холодный ответ, я помахал официантке, чтобы она принесла мне новый бокал, и с чисто научной внимательностью наблюдал за ее неспешным приближением. Однако Ганнибал Уэст не счел мой прием холодным.
      – Да-да, - он энергично закивал головой, - впечатляет - это уж точно. Я исследовал пещеры, о которых никто в мире ничего не знает. Я спускался в подземные гроты, где не ступала нога человека. Я единственный из ныне живущих, кто первый входил в такие места, где не бывало ни одно человеческое существо. Я вдыхал воздух, который никогда не тревожили человеческие легкие, и я видел и слышал такое, чего не видел и не слышал никто, кто выжил бы и рассказал.
      Он передернулся.
      Тут прибыл мой бокал, и я благодарно взял его, любуясь тем, как низко наклонилась официантка, ставя его передо мной на стол. Совершенно механически я сказал:
      – Вы - счастливый человек.
      – Вот это нет, - ответил Уэст. - Я жалкий грешник, коего призвал Господь для отмщения грехов сынов человеческих.
      Тут-то я посмотрел на него внимательно и заметил взгляд фанатика, сверлящий меня насквозь.
      – В пещерах? - спросил я.
      – В пещерах, - торжественно и мрачно ответил он. Уж поверьте мне. Я профессор геологии, и я знаю, о чем говорю.
      Я за мою долгую жизнь встречал много профессоров, которые понятия не имели, о чем говорили, но этот факт я счел излишним подчеркивать. Наверное, Уэст по моим выразительным глазам прочел, что я о нем думаю, потому что вдруг щелкнул замком портфеля у себя на коленях, выудил оттуда газету и сунул ее мне.
      – Вот! - сказал он. - Читайте вот это. Не могу сказать, что материал заслуживал углубленного изучения. Какая-то заметка в местном листке размером в три абзаца. В заголовке было написано: "Неясный рокот", а в скобках стояло: "Восточный Хренборо, штат Нью-Йорк". Там что-то было насчет неясного рокочущего шума, на который жаловались в полицию местные жители и который приводил в неистовство все собачье-кошачье население городка. Полиция списала этот звук на дальнюю грозу, хотя метеорологический отдел клялся и божился, что гроз в этот день в регионе не было ни одной.
      – Ну, и как вам это? - спросил Уэст.
      – Может, это была эпидемия несварения желудка?
      Он скривился так, как будто эта идея не стоила даже презрения - хотя любой, кто хоть раз испытал несварение желудка, с ним бы не согласился.
      – У меня, - сказал он, - есть точно такие же сообщения из Ливерпуля в Англии, из Боготы в Колумбии, из Милана в Италии, из Рангуна в Бирме и еще из полусотни различных точек земного шара. Я их собираю. И во всех говорится о глухом рокочущем шуме, наводящем страх и беспокойство и вгоняющем в панику домашних животных. И все эти случаи укладываются в два дня.
      – Какое-то событие мирового масштаба, - заметил я.
      – Именно! А то скажете - несварение. - Он состроил мне гримасу, отхлебнул из своего бокала и постучал себя по груди: - Ибо Господь вложил мне в руки оружие, и я должен узнать, как применять его.
      – А что за оружие? - спросил я. Он не дал прямого ответа.
      – Эту пещеру я нашел случайно, что мне больше нравится, потому что пещера с кричащим входом - это публичная девка, и там уже толпы топтались. Вы мне покажите вход узкий и скрытый, загороженный камнепадом и заросший бурьяном, да еще чтобы он был за водопадом и в недоступном месте - и я вам скажу, что эта пещера девственна и туда стоит лезть. Вы сказали, что спелеологии не знаете?
      – Ну, я, конечно, бывал в пещерах. Вот, например, Люрейские пещеры в Виргинии...
      – С платным входом! - Уэст сморщился, ища на полу место, куда плюнуть. К счастью, не нашел. - Раз вы ничего не знаете о божественных радостях исследования пещер, - начал он, - я не буду вас утомлять рассказом о том, как я ее нашел и как обследовал. Вообще говоря, исследовать новую пещеру без напарника небезопасно, однако я всегда к этому готов. В конце концов, в этом деле мне нет равных, не говоря уже о том, что я храбр как лев. Но в этом случае мне как раз повезло, что я был один, ибо то, что нашел я, не было предназначено ни для кого другого. Продвигаясь вперед, я обнаружил большой безмолвный зал, где сталагмиты гордо воздымались навстречу не менее величественным сталактитам. Я шел, огибая сталагмиты и разматывая за собой бечеву, поскольку не люблю терять дорогу, как вдруг наткнулся на сталагмит, сломанный посередине там, где сцепление плоских слоев было почему-то слабее. По одну сторону от обломка пол был покрыт известняковой крошкой.
      Не знаю, отчего он сломался - то ли какая-то тварь налетела на него, спасаясь от преследования, то ли какому-то небольшому землетрясению этот сталагмит показался слабее других. В любом случае сейчас на вершинке этого обломка была гладкая плоская площадка, влажно блеснувшая в свете моего фонарика. Она так напоминала барабан, что я не выдержал и постучал по ней пальцем. - Тут он залпом допил бокал и добавил: - Это и был барабан, или, по крайней мере, структура, отвечающая вибрацией на постукивание. Как только я тронул обломок, зал наполнил глухой рокот - тяжелый звук на грани порога слышимости, инфразвук. Как я позже определил, только ничтожная доля звуковых волн пришлась на слышимый диапазон, а почти весь звук выражался в мощных колебаниях, слишком медленных для человеческого уха, но сотрясающих тело. От этого неслышимого эха я испытал наиболее неприятные ощущения, которые только можно вообразить. Раньше я никогда ничего подобного не встречал. Энергия постукивания ничтожна, как же могла она вызвать такие мощные колебания? Этого я полностью так и не понял. Конечно, где-то под землей есть источники энергии. Может существовать способ освобождения тепловой энергии магмы и превращения ее в звук. А начальное постукивание могло сыграть роль спускового механизма этого звукового лазера, или, если создавать новый термин, "звазера".
      Я растерянно заметил:
      – Никогда о таком не слышал.
      – Да уж конечно, - Уэст неприятно хихикнул, - наверняка не слышали. Никто никогда ни о чем таком не слышал. Естественный звазер, образовавшийся в результате редкой комбинации геологических условий. Такая штука может случиться не чаще раза в миллион лет и не больше чем в одной точке планеты. Это должен быть редчайший феномен всей Земли.
      Я заметил:
      – Это довольно далеко идущие выводы из одного щелчка пальцем по барабану.
      – Заверяю вас, сэр, как ученый, что я не удовлетворился одним щелчком. Я продолжил эксперимент.
      Попробовав стукнуть сильнее, я убедился, что могу серьезно пострадать от реверберации инфразвука в замкнутом пространстве. Тогда я соорудил систему, которая позволяла мне бросать камешки на звазер извне пещеры некий аппарат с дистанционным управлением. И с удивлением обнаружил, что звук слышен в довольно далеких от пещеры местах. Простеньким сейсмографом я обнаружил колебания на расстоянии нескольких миль. А бросив случайно серию камешков, я убедился в кумулятивности эффекта.
      – Это было, - спросил я, - в тот день, когда по всему миру слышался глухой рокот?
      – Абсолютно верно, - ответил он. - Вы совсем не такой дебил, каким кажетесь. Вся планета звенела, как колокол.
      – Я слышал, что это бывает только при особо сильных землетрясениях.
      – Верно, однако звазер может вызвать колебания более сильные, чем любое землетрясение, при этом с определенной длиной волны, например такой, от которой вытряхивается содержимое клеток, - допустим, нуклеиновые кислоты хромосом.
      Я обдумал сказанное.
      – Это убило бы живые клетки.
      – Наверняка. Может быть, так погибли динозавры.
      – Я слыхал, что они погибли из-за столкновения Земли с астероидом.
      – Это так, но, чтобы так подействовало простое столкновение, мы должны допустить, что астероид был гигантским - десять километров в поперечнике. И тогда приходится предполагать пыль в стратосфере, трехлетнюю зиму и прочее, чтобы весьма нелогичным способом объяснить, почему одни организмы погибли, а другие выжили. А теперь допустим, что астероид был гораздо меньше, но стукнул по звазеру, а его колебания стали разрушать клетки. Около девяноста процентов всех живых клеток в мире распались за несколько минут без видимых изменений в окружающей среде. Какие-то организмы погибли, а какие-то выжили. Это уже полностью зависит от сравнительных структур нуклеиновых кислот.
      – Это и есть, - спросил я с жутким ощущением, что этот фанатик говорит всерьез, - это и есть то оружие, что вложил в ваши руки Господь?
      – Воистину, - ответил он. - Я узнал, как генерировать волны заданной длины, меняя способ постукивания, и теперь мне осталось только точно определить длину волны, от которой разрушаются клетки человека.
      – Почему человека? - спросил я.
      – А почему нет? - ответил он вопросом на вопрос. - Какой другой вид наводняет планету, разрушает среду, поражает радиацией другие виды и насыщает биосферу химической дрянью? Кто разрушает Землю так, что через пару десятков лет на ней не останется ничего живого? Кто, кроме Homo sapiens? Если мне удастся найти нужную волну, я ударю по звазеру с нужной частотой и силой, на Землю обрушится волна омывающего звука, и за день или два, которые понадобятся звуковым волнам на обход всей планеты, ее поверхность очистится от людской скверны без вреда для других форм жизни с другой структурой нуклеиновых кислот.
      Я спросил:
      – Вы собираетесь оборвать миллиарды людских жизней?
      – Так поступил Господь во время потопа...
      – Ну, мы же не можем верить библейским легендам о...
      – Я - геолог-креационист, сэр, - оборвал он мою речь. И я все понял.
      – А, - сказал я, - и Господь обещал никогда не посылать на Землю новый потоп, но ничего не сказал о звуковых волнах.
      – Именно так! И миллиарды мертвых удобрят и оплодотворят землю, послужат пищей для тех форм жизни, что страдали от рук людских и заслужили воздаяние. Но самое главное: несомненно, какие-то остатки человечества выживут. Те, чьи нуклеиновые кислоты окажутся нечувствительны к звуковым колебаниям. И эти остатки, благословенные Господом, смогут начать снова, запомнив урок воздаяния, так сказать, злом за зло.
      – А зачем вы это мне рассказываете? - спросил я. Это действительно было странно.
      Он подался вперед и схватил меня за лацкан (весьма неприятное ощущение, поскольку от его дыхания могло стошнить) и сказал:
      – У меня такое внутреннее убеждение, что вы мне можете помочь.
      – Я? Уверяю вас, что я ничего не знаю о длинах волн, о нуклеиновых кислотах, и вообще ни... - Но тут же, сообразив на ходу, я сказал: - Вы знаете, кажется, есть одна вещь, которую именно я мог бы для вас сделать. И со свойственной мне безукоризненной вежливостью я обратился к нему: - Не сделаете ли вы мне одолжение, сэр, соблаговолить подождать вашего покорного слугу минут пятнадцать?
      – Разумеется, сэр, - ответил он: так же соблюдая этикет. - Я пока займусь уточнением математических расчетов.
      Быстрым шагом выходя из зала, я сунул десятку бармену и прошептал:
      – Проследите, чтобы вон тот джентльмен не ушел до моего возвращения. Если это будет абсолютно необходимо, ставьте ему выпивку за мой счет.
      Все, что нужно для вызова Азазела, у меня всегда с собой, и через несколько минут он уже сидел на настольной лампе у меня в номере, окруженный своим обычным розовым сиянием.
      – Ты, - пропищал он с интонацией прокурора, - прервал меня в середине построения такого пасмаратцо, перед которым не устояло бы сердце ни одной прекрасной самини.
      – Прости, если можешь, Азазел, - сказал я, надеясь, что он не пустится в объяснения, что такое пасмаратцо, и не станет описывать очарование самини, поскольку для меня все это яйца выеденного не стоило, - но у меня тут дело первостепенной срочности.
      – У тебя всегда все первостепенной срочности, - буркнул он недовольно.
      Я поспешно обрисовал ситуацию, и надо отдать ему должное - он тут же все понял. В этом смысле с ним приятно общаться - никогда не требуется долгих объяснений. Я лично считаю, что он просто читает мысли, хотя он всегда уверяет, что моих мыслей не касается. Однако как можно доверять двухсантиметровому демону, который сам сознается, что в погоне за симпатичными самини применяет какие-то гнусные ухищрения? Да и к тому ж я не уверен, что он имеет в виду - что к моим мыслям не притрагивается или что от этого в них ничего не меняется. Но все это к делу не относится.
      – Где этот человек, о котором ты говоришь?
      – В зале ресторана. Он расположен...
      – Не надо. Я найду его по эманациям нравственного разложения. Так, нашел. Как узнать этого человека?
      – Волосы песочного цвета, бледные глаза...
      – Не это. Склад его ума.
      – Фанатик.
      – Ах да. Ты говорил. Так, контакт я установил и теперь вижу, что дома придется отмываться горячим паром. Он еще хуже тебя.
      – Это неважно. Его слова соответствуют истине?
      – Насчет звазера? Кстати, неплохой термин.
      – Да.
      – Что ж, этот вопрос не прост. Есть у меня приятель, считающий себя большим духовным лидером, так я часто подначиваю его вопросом: что есть истина? Скажу так: он считает это истиной, он в это верит. Но то, во что верит человек, независимо от силы его веры, не обязательно будет объективной истиной. Ты в своей жизни с этим, вероятно, сталкивался.
      – Бывало. Но есть ли способ отличить веру, в основе которой лежит истина, от той, что основана на заблуждении?
      – У разумных существ - да. У людей - нет. Но ты, похоже, видишь в этом человеке небывалую опасность. Давай я переставлю у него в мозгу пару молекул, и он умрет.
      – Нет, - сказал я. Пусть это с моей стороны глупо, но я противник убийств. - Ты можешь так переставить молекулы, чтобы он забыл о звазере?
      Азазел тоненько вздохнул, поежился:
      – Это же гораздо труднее. Эти молекулы такие тяжелые, да еще цепляются друг за друга. Ну почему не поступить радикально...
      – Я настаиваю.
      – Ладно, - уныло согласился Азазел и погрузился в долгую литанию вздохов, пыхтений и бормотаний, долженствующих мне показать, как он тяжело работает. Наконец он сказал: - Готово.
      – Ладно, подожди здесь. Я только проверю и вернусь.
      Сбежав вниз, я увидел Ганнибала Уэста там, где я его оставил, Бармен подмигнул мне, когда я с ним поравнялся:
      – Выпивка не потребовалась, сэр.
      Я выдал этому достойному человеку еще пять долларов.
      Уэст радостно воскликнул:
      – А, это вы!
      – Разумеется, - ответил я. - Вы весьма наблюдательны. Я решил проблему звазера.
      – Проблему чего?
      – Того предмета, который был открыт вами в процессе спелеологических исследований.
      – Каких исследований?
      – Спелеологических. Осмотра пещер.
      – Сэр, - Уэст поморщился, - Я в жизни не был ни в одной пещере. Вы душевнобольной?
      – Нет. Но я вспомнил, что у меня важная встреча. Прощайте, сэр. Возможно, мы больше не увидимся.
      Я поспешил наверх, слегка запыхавшись, и услышал, как Азазел жужжит себе под нос мотивчик, популярный среди его народа. Тамошний музыкальный вкус - если его можно так назвать - весьма извращен.
      – Он лишился памяти, - сказал я. - Надеюсь, навсегда.
      – Конечно, - отозвался Азазел. - Теперь надо бы заняться самим звазером. Раз он может усиливать звук за счет тепловой энергии Земли, значит, у него должна быть очень тонко подогнанная структура. А тогда мелкое нарушение регулировки в какой-нибудь ключевой точке выведет его из строя навеки. Где он находится?
      Я посмотрел на него, как громом пораженный:
      – Откуда мне знать?
      Он на меня уставился, тоже как будто громом пораженный, хотя на его миниатюрном личике трудно что-нибудь разобрать.
      – Ты хочешь сказать, что мы стерли его память до того, как ты узнал столь важную вещь?
      – Да мне и в голову не приходило, - сказал я.
      – Но ведь если звазер существует - то есть если его убежденность основывается на фактах, - то кто-то может в него вляпаться снова, или какая-то тварь на него налетит, или просто метеорит стукнет, и это может случиться в любую минуту дня и ночи. И вся жизнь на Земле погибнет.
      – Боже правый, - простонал я.
      Очевидно, мое отчаяние его тронуло, и он произнес:
      – Ну ладно, ладно, друг, не так все страшно. Худшее, что может случиться - исчезнут люди. Всего только люди, а не путное что.
      Закончив свой рассказ, Джордж безнадежным голосом добавил:
      – И вот так оно и есть. Приходится жить, зная, что весь мир может в любую секунду кончиться.
      – Чушь, - совершенно искренне заметил я. - Если даже вы не вре... извините - говорите правду про этого Ганнибала Уэста, все это может быть просто порождением его больной фантазии.
      Джордж высокомерно посмотрел на меня поверх собственного носа и после некоторой паузы произнес:
      – Даже за самых прекрасных самини с родины Азазела не согласился бы я разделять эту вашу склонность к дешевому скептицизму. Что вы скажете на это?
      Из бумажника он достал кусок газеты. Это была вырезка из вчерашней "Нью-Йорк таймс" с заголовком: "Неясный рокот". Там говорилось о неясном рокоте, который перебудоражил жителей Гренобля во Франции.
      – Объяснение, Джордж, единственное. Вы увидели эту статью и присочинили к ней целую историю.
      Джордж чуть было не взорвался, но тут я взял в руки счет на довольно приличную сумму, положенный между нами официанткой, и тогда его чувства смягчились, и мы с ним очень дружелюбно попрощались за руку. Но должен признать, мне с тех пор как-то неспокойно спится. И где-то примерно в полтретьего ночи я сижу в кровати и прислушиваюсь к глухому рокоту, который как раз меня и будит.